И не вспомнить точно, когда мне, молодому журналисту Зимы, довелось впервые познакомиться с легендарным земляком – Григорием Петровичем Матвеенко.
Могу сослаться лишь на то, что по какому-то юбилейному случаю, касающемуся памятной даты Великой Отечественной войны, в редакции организовали встречу ветеранов, их тогда, слава Богу, было много в родном городе. Писать отчет о встрече поручено было не мне, но, традиционно уже, весь коллектив принимал участие в деле: кто-то встречал гостей, кто-то чаем потчевал, фотографировал, верно, Григорий Поздняков…
Пришло фронтовиков человек, вспоминаю, десять, и был среди них Григорий Петрович.
Суетясь где-то возле кабинета редактора, а именно там и проходила встреча, я появлялся со свежим чаем периодически, и вот в один из таких моментов по-тихому с чайником хожу вокруг стола, а в тот момент говорит Григорий Матвеенко. Улавливаю что-то вроде: нам, партизанам, было дано задание…
Какие такие еще партизаны? Причем здесь наш гость?
А потом уже, когда прочитал газету с отчетом, то ответ и получил.
Несколько лет после этого прошло, и простая жизненная ситуация свела меня, мою семью с семейством Матвеенко: мы менялись квартирами, и журналистское любопытство было удовлетворено, правда, до этого пришлось пережить еще несколько лет.
И вот я, как и Григорий Петрович, живу в Саянске. Не одна, не две памятных встречи запомнились мне добрыми воспоминаниями ветерана.
Как и каждый из нас, он тоже был молод. Думал о счастье, мечтал выучиться. В неполные двадцать зиминский юноша Гриша Матвеенко вместе со всеми услышал сообщение о начале войны с Германией.
Приведу часть нашей беседы с ним, более чем 20 лет назад состоявшейся, хотя, подчеркну, встречаться мне с ветераном доводилось часто. Такое бывало на редакционных мероприятиях, посвящаемых той или иной памятной дате в Великой Отечественной войне. Бывало и так, что разговаривать приходилось и по случаю каких-либо событий в жизни коммунального хозяйства Зимы, ведь немало лет Григорий Петрович трудился в тогдашнем горкомхозе.
Жизнь распорядилась так, что однажды моя семья с семьей матери супруги съезжались в одну.
Проще говоря, наша семья менялась квартирами с семьей Матвеенко. Вот и случилось по-мужски говорить о жизни с фронтовиком.
Он рассказывал:
- К тому времени я уже окончил учительские курсы и преподавал в Старо-Зиминской школе. Конечно, хотелось на фронт, очень обрадовался, когда неожиданно летом сорок второго мне в райкоме комсомола сообщили, что собирается группа добровольцев для отправки в тыл. Мое решение быть там одобрили…
Условия военного времени не позволяли молодым людям знать подробности: куда, с какой целью. Сказали лишь то, что будет трудно, и выбор пал на тех, кто вынослив и крепок. Друзья завидовали:
- Хорошо тебе, Гриня, а нам – сиди и жди…
Чем-то он все-таки выделялся среди ровесников, и в первую очередь выправкой, легкостью в движениях, сноровкой – зиминец-сибиряк!
- Нет, скорее всего, мы все были такими. Кому в молодости не хочется быть сильным-здоровым? Я, правда, спорт любил. Тренировался, приходилось преподавать и военное дело, и физкультуру…
Провожающих на вокзале было много, но очень легко они нашли друг друга. Они – это Григорий Матвеенко и Иннокентий Иваненко – инженер из локомотивного депо, знакомые уже солидное время и доверявшие каждый другу так, как себе.
Могли ли они догадываться, где им и предстоит вскоре оказаться.
Иркутский обком комсомола в то время располагался на улице Карла Маркса, здесь-то после обстоятельной беседы с каждым, на которой каждый новобранец желал как можно больше понравиться «покупателям», была и строгая медицинская комиссия.
Они были очень молоды, те наши земляки, кто по направлению комсомола отправлялся в тыл врага и мужественно там позднее воевал.
Дома остались родные, а на западе разгоралось пламя войны, навстречу которому и мчался паровоз осенью сорок второго.
Время бежит очень быстро, и в тот момент, когда мы с Григорием Петровичем обсуждали события грозной поры, он (было это в год, когда страна готовилась отмечать 38-ю годовщину Победы) не очень стремился утомить меня деталями, вспоминал более значимые события.
Прибыли, значит, они в Сегожу, уже зная, что придется влиться в партизанский отряд «Буревестник» - тот самый, который создавался под личной опекой тогдашнего секретаря ЦК комсомола Карелии Юрия Андропова.
Собеседник мой (листаю свои блокноты) говорит тихо, размеренно, на какое-то мгновение может задуматься, вот об этом и есть такая моя пометка: молчание хранит, глядя в стол…
И тогда я все пытался понять, а почему он так скуп на оценку своих действий, и что именно скрывается за его простыми предложениями, например, такими, как: «Первый поход был трудным…», или «Он, тот поход, прошел без осложнений…»?
Хотелось услышать подробности, ведь это так мало: «Решительно действовали в том бою наши сибиряки..!»
Та партизанская война в лесах и болотах Карелии, на которую прибыли иркутяне, была не совсем обычной.
Традиционное понятие партизанской войны к этой применимо с солидной долей натяжки. Территория Карелии не была занята врагом полностью. Историки утверждают: к лету 1942 года две трети республики оказались завоеваны врагом, на ней оставалось не более 50 тысяч жителей, в основном старики. Вот такая малонаселенность, со слов Григория Петровича, и определяла характер партизанских действий.
- Мы, совершив в тылу врага боевую операцию, истратив боеприпасы, вынуждены были для пополнения их, да и продуктов питания переходить линию фронта. А это, понятно, не очень просто…
И то правда: бойцам для совершения рейда приходилось преодолевать многокилометровые, по 35-40 км, переходы в полной выкладке.
- Уже первые рейды показали, что сибиряки к ним готовы, переносили их легче. Пути тамошние всегда – топь болот, лесные чащобы, быстрые карельские реки…
Сказал тогда об этом, и вновь замолчал, а я (так успел черкнуть в блокноте) увидел – хотел увидеть молодым, стройным, подтянутым, каким он вызывал восхищение некоторое время назад в родной Зиме, в родном учительско-ученическом коллективе, когда ладно этак демонстрировал своим ученикам на уроках физкультуры возможности своего тела, силу рук.
«Нас немало, и мы с Байкала!» - так представлялись браво сибиряки другим членам отряда, и за этим не скрывалось особо бахвальства, не было демонстрации превосходства, хотя вскоре иркутяне заставили отзываться о себе с уважением. Гриша Матвеенко распределился во взвод разведки, и ему почти без раскачки вскоре предоставлено было право на боевое крещение.
Отряд вплотную подошел к финскому гарнизону, разведка сумела сообщить, что у противника до взвода солдат строят заградительные проволочные сооружения.
- Мы на рассвете получаем команду уничтожить противника, стараемся дугой охватить гарнизон с флангов. Пришлось ползти. Командир подает сигнал остановиться. До финнов совсем, как говорится, ничего…
Что испытывает солдат в такие минуты, когда ждет команды на начало атаки?
- Конечно, я и все тоже, волновались, но где взглядом, а где и похлопыванием по плечу успокаиваем друг дружку…
- Огонь!
Почему-то молчат пулеметы, лишь одиночные выстрелы отозвались на сигнал. В нас вселяется растерянность.
Выяснилось, что автоматы вдруг отказали, словно нам назло. На повторную команду все получается. Если бы противник в этот миг…
Финны тоже в растерянности, но партизанам удается быстрее справиться с волнением, а то трудно бы пришлось. Партизаны в этих местах никогда не появлялись, что и успокоило наших врагов.
На войне, по его тогдашним рассказам, всякое, как и в жизни вообще, бывает. Солдаты всегда стараются сберечь свое оружие, смазывают его, лелеют. И вот было так: смазывали и не пожалели этой самой смазки, а смазка уж шибко густой оказалась. Итог: смазка в длительном походе застыла, и оружие «замолчало».
Вспоминал мне как-то рассказчик и вот о чем. В один из походов в тыл, а дело было уже по зиме, готовились основательно, как и всегда. Настал день выхода. Лыжный отряд взял курс на цель и, казалось, что все предусмотрели, но беда чуть-чуть не случилась.
На этом участке противник установил охранные посты, между ними проложив контрольную лыжню, и вел за ними постоянное наблюдение. Словом, отряд наш был обнаружен. Самолет-разведчик завис над головами. «Надо отходить», - решили партизаны, но командир думал иначе: отправить один всего взвод по лыжне, а остальным притаиться. План оправдался: самолет последовал за отступающими. Почти двое суток оставшимся пришлось отсиживаться в лесу. На третьи сутки – резкий марш-бросок. В том скоротечном бою Григорий Матвеенко действовал четко и хладнокровно. У продовольственного склада и гаража группа белофиннов пыталась оказать сопротивление.
- Бей их, ребята! – раздавалось с наших флангов. Используя условия местности, Матвеенко перебегал из укрытия в укрытие и вел прицельный огонь. Более сотни финских солдат уничтожил отряд, пожег все склады и взорвал гараж.
И все же без потерь с нашей стороны тоже не обходилось, и, вспоминая это, корреспондент улавливал дрогнувший голос ветерана.
В одном из жестоких боев был ранен и Матвеенко-сибиряк.
Мне всегда, слушая Григория Петровича, приходилось ловить себя на мысли, что ошибается тот, кто говорит, что с прошлым надо прощаться, улыбаясь. Есть, конечно, такие моменты, когда можно и нужно даже так поступать, но при упоминании о войне так утверждать нельзя.
Война хотела сделать зиминца и его товарищей грубее, но не вышло. Поля боев стремились к тому, чтобы они научились принимать смерть, как что-то естественное. И тут не получилось. Многое испытав, пережив в жизни столько, что кому-то, к счастью, и двух бы жизней не хватило, мой герой, как и большинство фронтовиков, остался человеком добрыми и общительными. На многочисленных встречах с однополчанами, где бы они ни проходили после Победы, - в Иркутске, Карелии, в Зиме, он долгом считал для себя рассказывать о тех, кто ходил с ним в атаки, штурмуя вражеские доты.
Он – партизан Великой Отечественной, инвалид, не забывал тех суровых дней юности.
Известная песня о Карелии, которая появилась уже после войны, очень близкой стала и ему: тот край, от Сибири далекий, ему действительно снился, напоминая о времени, которое выбрало его, чтобы защитить свободу для семьи и родных. Для нас всех…
Юрий Романов